Она спрятала нож, заверив меня, что если я попытаюсь сбежать, то увижу его снова, — как раз перед тем, как она меня зарежет.
— Лучше пусть они считают меня странноватым, чем обвиняют в убийстве овец, верно?
— Вы полные засранцы, — сообщил я им, отскребая с необъятных сапог навоз.
— Жаль, — вздохнул он. — Но ты, наверное, все равно будешь с нами жить, а?
Идя на свет, я обогнул угол и вошел в комнату с частично разрушенным потолком. Бледные лучи освещали кучу расколотых в щепы досок и битого стекла. Над всем этим продолжали колыхаться клубы пыли. Повсюду валялись клочья разорванного коврового покрытия, напоминая лоскуты вяленого мяса. Из-под мусора доносился топот крохотных лап, издаваемый каким-то грызуном, который чудом выжил после чудовищного вторжения в уютный мрак своего мира. А поверх всего этого хлама лежал раздолбанный сундук, как праздничным конфетти, окруженный фотографиями.
— Если и проигрывать, — помпезно воскликнул он, — так красиво!