Энди, с лопатой в руках, направился к могиле.
Я заставила ее увидеть происходящее моими глазами: от фигур в темных джинсах и хлопковых рубашках, побуревших от грязи, исходила почти осязаемая угроза. Даже если когда-то они и были людьми, в данную минуту они превратились в нечто другое, стали варварами, чудовищами, жаждущими нашей крови.
Док и Шэрон жили вместе, и Мэгги — в те редкие моменты, когда у нее возникала охота пошутить, — со свойственным ей сарказмом подтрунивала над дочерью: любая мать мечтает видеть в зятьях врача, но понадобилось, чтобы вымер весь род людской, и лишь тогда Шэрон подыскала себе идеальную партию.
Голую кожу мыло жгло еще сильнее, но ради того, чтобы снова стать чистой, я готова была вытерпеть любой зуд. Едва я намылилась, все тело защипало, а кожу головы как будто ошпарили кипятком. Синяки и ссадины были более чувствительны, чем остальная кожа, — должно быть, еще не сошли. Я с облегчением положила едкое мыло на каменный бортик и принялась смывать его, снова и снова — так же, как поступила с одеждой.
— А то! — Казалось, краткий ответ легче скроет ложь. А может, во мне снова проснулся сарказм.
Он направился прямиком к кукурузному полю — и дальше, через грядки, осторожно пробираясь меж высоких стеблей. Я шла следом, пока он не остановился посредине поля, отставил в сторону ведро с посудой и развалился на сырой земле.