Мне все же пришлось его тащить. То ли гордость не позволяла ему позорно драпать на виду у врагов, то ли он хотел между делом прикончить кого-нибудь. Прежде Щербатин не отличался ни гордостью, ни кровожадностью, но теперь рядом со мной был другой человек.
— Машина наша еще хорошая, работать можно, — продолжал он, — ребятишки — тоже хорошие, познакомитесь сейчас. А вот одежонка у вас, мальчишечки, плоховата. Маловато у вас ее. Я так вам скажу — будет свободное времечко — походите по ангарам, пособирайте в углах тряпочки. Там завяжешь, здесь завернешься — глядишь и не озябнешь во льду. В машине-то печки же нету, там и без печки тесновато…
— Какой еще центр?! Попадешь в такую же казарму. Только не на триста человек, а на двести. И без надбавок за боевые заслуги.
Ветерок сдул с болота легкую дымку, которая всегда витала над водой. Нас окружали несколько довольно крупных островков. И на каждом буйным цветом росла болотная капуста — любимая пища ивенков.
— Думаю, это ульдры, — сказал Нуй. — Штурмовики занимаются совсем другими делами.
Наши субъективные ощущения в расчет никто не брал, и, думаю, правильно. Спасенная жизнь дороже.