Мы уже были почти на лестнице, когда Щербатин вдруг зашатался и выронил дубину. Я хотел подхватить его, но тут лицо стало мокрым, в рот просочилась какая-то кислая влага. Секунда-другая, и я ощутил, что конечности отнимаются. Двигаться стало тяжело, словно на меня навесили десяток кругов от штанги.
— Набираем за пазуху и в живот, — возразил я. — Набирать надо больше.
— Щербатин, похоже, ты хочешь только, чтобы тебе отстрелили башку и совесть больше тебя не мучила. Но ей ты этим не поможешь…
Силы кончались, но снова откуда-то брались. У меня болела спина, бока, шея. И руки, конечно. Насос с аппетитным чавканьем перегонял червячью пульпу, она выползала через неплотности, и скоро под ногами стало скользко. Вдобавок завоняло желчью.
— Не видели их с тех пор, как ледоход развалился на части. Может статься, что и живы.
Охранник подошел к воротам. Лицо женщины наполовину закрывали белые тряпки, да к тому же она смотрела вниз. Я никак не мог увидеть ее лицо, а главное — ее глаза.