Я, покрываясь испариной, начал молоть чушь о том, как незаконно носил магнитофон в солдатском ранце. Потом вспомнил, что доедал завтраки за хозяином, хотя мне такой еды не положено. Больше ничего на ум не шло. Выяснилось, что я все это время был законопослушен до омерзения. Даже жаль было разочаровывать солидных людей.
— Вон еда, — тихо сказал он. — Вон там, видишь?
— В каком смысле? — насторожился служитель.
На улице ноги тут же стали разъезжаться — лед был покрыт слоем воды, образовавшейся от жара корабля. Повсюду клубился пар, мы наталкивались друг на друга, многие падали. Почти сразу почувствовался мороз, который схватил нас за щеки, за уши, за пальцы.
— Что тебе надо, Беня? — не выдержал он. — Не хватает солдатских песен у костра? Или нечего записать в дембельский альбом?
— Знаю, почему ты глаза выпучил. Только зря. Она не совсем такая, как остальные. У нее тут никого нет, кроме меня. Были родители, с которыми она сюда прибыла из какого-то отдаленного мира. Пропали — то ли погибли, то ли просто потерялись. Ей просто нужен близкий человек, а не мое высокое холо.