Затем он повернулся к трём другим бойцам, переминавшимся с ноги на ногу поодаль.
Вряд ли к нему идут, чтобы поговорить по душам. Надо было действовать, действовать немедленно. Или принимать бой, или удирать. Саша склонялся к тому, чтобы выбрать второе, несмотря на ствол, оттягивавший карман. Но слишком медленно склонялся. Александр Македонский гнал из своей армии именно заторможенных вояк. Паникует, бежит — не так страшно. А вот если застыл на месте — пиши пропало.
— Предлагаете выставить усиленную охрану? — спросил он, внимательно выслушав.
Армия Кожевникова между тем поредела. Робкие, слабые или прибившиеся только для того, чтобы поизмываться над слабыми — а такие всегда идут в арьергарде любого ополчения, за какое бы справедливое дело оно ни сражалось — покинули её ряды. Остались только твёрдые духом бойцы. Их оказалось не так много, но пожар достиг максимальной силы. Для него ещё хватало дров.
— Даже за шесть часов вы опасной дозы не получите, — продолжал он. — Самое худшее, что может получиться — это то, что кто-то из вас не сможет стать отцом. Работать всё будет как положено, только результата не получится. Оплодотворения то есть. Будете стерильными как… — он замешкался, подбирая подходящее слово для сравнения. — Как стерилизованное молоко, короче.
Но его опасения не подтвердились. Внизу было сыровато, но не более того. Цементный пол оказался сухим, с потолка не капало, лишь влага конденсировалась на металлическом тюбинге белым инеем, да пар валил изо рта. Здесь оказалось холодно. Адски холодно, несмотря на то, что наверху продолжал бушевать раскалённый август.