В Лонглиф мы возвращаемся к одиннадцати. В родительской спальне темно. Мы устраиваемся на диване в гостиной. Расправляю платье на коленях — наверное, Стюарт прав, оно чересчур короткое.
Допиваю кофе — очень он хорош у Эйбилин, — любуюсь закатом. Из окна уже веет прохладой.
— Нет, ты слышишь, Элизабет? Она пытается обвинить младенца.
— Когда вы были ребенком, думали ли вы, что станете прислугой?
Селия растерянно смотрит на малиновый лоскут — в руках у нее осталась манжета от платья.
Если не считать запаха, все остальное замечательно. Кики так отполировала скамейки, что можно рассмотреть собственное отражение. Рождественскую елку уже поставили, рядом с алтарем, — вся в мишуре, а на верхушке блестящая золотая звезда. В трех окнах у нас витражи — Рождество Христово, воскрешение Лазаря и поучение глупых фарисеев. В остальных семи окнах пока простые стекла. Но мы собираем деньги.