Она открывает буфет размером с мою гостиную. Поправляет свечу, которая чудесно смотрится в канделябре, и я понимаю, почему на лице у хозяйки столько сомнения.
— Я понимаю, как люди могли это воспринять, — подумать, что ты из этих сумасшедших либералов, что ты замешана во всей этой мерзости.
— Теперь нам остается только… ждать, — говорю я, и мы втроем молча смотрим на стопку исписанных листов.
— Это потому, что я такая плохая повариха, да? Вы теперь думаете, что я вообще ничему не могу научиться.
— Да, сэр, — отвечаю я, чувствуя, как вновь накатывает ужас, стирая все следы облегчения, которое я сегодня испытала.
— Почему же Константайн мне не рассказала? — не могу успокоиться я. — Почему отослала ее прочь?