— Ну а для кого я пишу-то, — усмехается она. — Господу не соврешь.
Она устраивается в деревянном кресле, которое Эйбилин принесла из кухни, и ножки кресла угрожающе потрескивают. Я присаживаюсь на дальний конец дивана. Эйбилин занимает место с другой стороны, между нами.
Я опять занялась посудой, так что она не видела, как я закатила глаза.
— Надо же, как мило. Кто-то, должно быть, внес мое имя в список.
— Отменился. У малыша Элизабет колики, — в очередной раз вру я. Так много лжи слышали эти стены, что ее, кажется, уже можно потрогать руками. — Как ты себя чувствуешь? — Замечаю у кровати старый белый эмалированный горшок. — Опять тошнило?
Глаза распахиваются сами собой. Я вся мокрая. Зеленые обои на стенах точно колышутся. Что меня разбудило? Что это было?