Так что память тоже оружие обоюдоострое, можно очень больно пораниться.
Он и стремился, и одновременно боялся встречи с университетским профессором медицины, магом-отступником и человеком, по словам того же Кайра Финскотта, весьма эксцентричного нрава и непредсказуемых поступков. Довериться чародею, пускай отрекшемуся, было само по себе сложным решением. Но студент буквально присягнуть готов был, что мэтр Кориней – тот, кому не только можно, но и следует верить. А что делать, если все естество отчаянно противится подобной вере? Если при одной мысли о волшебнике хочется сделаться маленьким, точно мышь какая, и быстренько нырнуть в подпол, подальше от греха и чар? Хорош бывший маршал! Стыдоба и позорище на его полуседую, покрытую старыми шрамами голову.
Но если со студентом еще как-то удавалось ладить, то с Фэймрил… У Джевиджа сложилось впечатление, что мистрис Эрмаад сама не знает, чего хочет от него. То ли подчинения… хотя как его можно ждать от человека, многие годы командовавшего другими? То ли… наоборот, она жаждет, чтобы лорд-канцлер развеял все сомнения, разрешил проблемы и устранил препятствия одним движением руки.
– Так, может, и нам стоит сделать то же самое?
И почтительно расступились перед Ним – Великим Огнерожденным. Как описать словами человеческого языка Вечность и Тьму? Как рассказать о Том, Кто видел Зарю Мира и станет последним свидетелем его Заката? А Фэйм не могла даже зажмуриться, ибо бесполезно. Когда Великий Л’лэ хочет стать увиденным, то так тому и быть, хоть закрывай глаза, хоть нет. Он заслонил собой половину неба – черная глыба с факелами раскосых жадных очей без зрачка.
В Палаты осторожно проскользнул все тот же личный секретарь Императора, стремительно приблизился к его величеству и что-то горячо зашептал на ухо.