— Нет. Я подслушивал. Все равно на меня никто не обращал внимания — все толпились в приемной государя и вопили, кто во что горазд. Я спокойно стоял за дверью и слушал.
Рааш-Сайе скользнул ко мне в лунном сиянии, подобно тени.
Мы продвигались вперед очень быстро. Широкая дорога, обрывающаяся с одной стороны, а с другой ограниченная зеленой стеною, полого поднималась вверх. Ослики весело стучали копытами по утоптанной земле и плоским камням; дул свежий ветер, сияло солнце, мир Божий казался мирным и прекрасным — но я чувствовал, что главные наши испытания еще впереди.
— Я же говорил — Господь с тобой, Антоний. Считай, что это — твоя епитимья. Если на этой войне в этих горах ты исправишь хоть что-то — может, тебе и отпустится хотя бы часть грехов.
— Не знаю, — бросил священник через плечо. — Я не сочиняю песен. И я не вижу частностей, я вижу только метки на костях Нут.
Лилия, разумеется, не смогла этого стерпеть. "Не Яблоня, — говорит, — а Белая Коза ее зовут. Кошка ошпаренная. Больше с ней возись, бесхвостый пес! Кому она нужна, немая дура?" И все ее подхалимки тут же принялись хихикать и поддакивать.