Вскоре всадники подъехали к невысокому (не от воров, от лихих людей) частоколу, прохлюпали немного вдоль черной стены (дорога здесь изгибалась петлей) и оказались у ворот.
— …Всходит солнце, и заходит солнце, и на место своё спешит, чтобы вновь взойти, — подхватил Машег. — Бежит на юг и кружит на север, кружит, кружит на бегу своём ветер, и на круги свои возвращается ветер. Бегут реки в море, а море не переполняется, а реки продолжают бежать… — Машег помолчал немного, потом улыбнулся грустно: — Ты нашел верные слова, друже. Да, верно, так и сказал Проповедник. Всё было в веках, что прошли до нас, и люди не помнят о прежнем, и не вспомнят о нас те, кто придет позже… Но я-то помню, брат! Я всё помню!
— Уже отдал, — Сергей уловил в голосе сына заметное облегчение. — Всё-то ты знаешь, матушка.
На него шикнули: помалкивай, молодой. Чай, отрок, а не гридень опоясанный.
Они провели в Булгаре полных три седмицы. За это время Ахмед и его родичи четырежды появлялись у них на подворье.
Больше желающих биться с дружинником-русом не оказалось.