— Кто делает так, что мы должны страдать? — спрашивает она и прижимается ко мне.
— Наденьте белый халат. Я поведу вас в особое отделение. Либо вас потом стошнит, либо вы с глубокой радостью и благодарностью выпьете свое вино.
Я изумленно смотрю на нее. В лице ее какая-то напряженность, но я ничего не могу по нему прочесть.
— Если ты теперь будешь работать в берлинской газете, — заявляет Хунгерман, — помни, что товарищество среди художников слова — самая благородная черта.
— Отто способен и в луже захлебнуться. Он слишком любит свое отечество.
— Бедность, болезнь и одиночество, — отзываюсь я и становлюсь вольно.