— Спасибо, — говорю я. — Вот это комплимент! В двенадцать лет каждый человек — гений. Он теряет свою оригинальность лишь с наступлением половой зрелости, которой вы, гранитный Казанова, придаете столь преувеличенное значение. А она — довольно унылый суррогат утраченной свободы духа.
— Значит, сегодня! — говорит Георг. — Где деньги?
Генрих наслаждается своим глупым вопросом, он считает его вершиной саркастического юмора.
— Зачем дети умирают, Рудольф? — спрашивает она.
— Что ты там делал? — спрашивает она враждебно. — Помогал обманывать?
Я смотрю на нее. И на миг у меня опять возникает ощущение, что она не больна, а только представляется больной.