Он снова барахтается в мелководье тупых сарказмов. Генрих считает, что должен воспользоваться случаем и поддеть меня — ведь я когда-то был школьным учителем. Вскоре после войны я в течение девяти месяцев учил ребят в глухой степной деревне, пока не бежал оттуда, преследуемый по пятам воющим псом зимнего одиночества.
— Когда же мы наконец пойдем в дом веселья? — меланхолически вопрошает он. — Ты же мне обещал.
Герда хохочет. Разъяренный пошлой попыткой Кноблоха купить ее жратвой, я собираюсь потребовать именно картофельный суп. Но Герда под столом толкает меня. А на столе грациозным движением переставляет тарелки и отдает мне ту, где большой ломоть.
Это Хунгерман. Он вымок, так же как и Маттиас Грунд.
— Ты? — удивленно замечает Герда. — Кто же говорит о тебе?
— Отчего же нет? Вилли ведь теперь биллионер.