Пол нерешительно присоединился к ней. Почему-то ему совсем не хотелось оставаться вдвоем с этой женщиной. Он вдруг понял, что теперь его окружала жизнь, которую можно было понять, лишь приняв ее идеи и ценности как данное. Он чувствовал, как ловит его мир Вольного народа, старается обратить на свои стези. И он знал, что ожидало его там, куда уводили эти пути: дикий джихад, религиозная война, которой следовало избегать любой ценою.
— Не кровь, сэр. Просто вся вода человека полностью принадлежит его племени. Это неизбежно, если ты живешь на Великой Равнине. Любая вода там драгоценность, а тело человека на семьдесят процентов состоит из воды. Мертвецу, согласитесь, она ни к чему.
И тут невиданным медленным дождем на песок, на скалы перед ними посыпались синие мундиры барона, падение замедляли гравипоплавки. В какое-то мгновение Хават успел рассмотреть перекошенные боевой яростью лица сардаукаров. Все были без щитов: в одной руке нож, в другой станнер.
— Несколько лет назад, в день рождения моего племянника, — пояснил барон, — этот императорский щеголь, граф Фенринг, заявился сюда в качестве официального наблюдателя и чтобы… ах, заключить деловое соглашение между императором и мной.
Для Пардота Кайнса планета была воплощением энергии… машиной, мотором которой является солнце. Необходимо лишь приспособить ее к нуждам человека. Мысль его сразу же обратилась к кочевникам, к Вольному народу. К фрименам! Вот это вызов природе! Каким инструментом они могут стать!!! Фримены! В них он почувствовал экологическую и геологическую силу, почти неограниченную в своих возможностях.
Он воспринимал… время лежало перед ним, словно бы поднявшись в неведомом измерении, он мог взглянуть на него сверху. Оно текло вперед бурлящей рекой, узкой и вместе с тем широкой, через невод, несущий бесчисленные миры и силы… Тугой канат, по которому можно было идти, и одновременно провисший шнур, на котором трудно даже удержаться.