— Они — собственность его императорского величества.
Они вступили в комнаты барона, миновали приемную, добрались до спальни. Повсюду были видны следы борьбы: сдвинутая плавучая лампа, одеяло на полу… настежь распахнутый шкаф-массажер у кровати.
«Я не в собственной спальне, — поняла она. — Меня отнесли куда-то».
В этой традиции страдание принимается, быть может, как неосознанное наказание, но принимается. Неплохо подметить, что обряды фрименов почти полностью свободны от чувства вины. Оно им не нужно, — их закон и религия идентичны, а неповиновение — грех. Точнее будет отметить, что они считают себя чистыми от вины, раз повседневное существование их требовало принятия жестоких (и часто смертельно опасных) решений, которые бы отяготили души людей из более мягких краев почти несмываемой виной.
— Не стоило даже пытаться создавать новую символику, — сказал он, — общепринятые верования не терпят неопределенности, и не следует возбуждать в толпе праздное любопытство к высочайшим истинам теологии. Мы ежедневно лицезрим, как мало живет и человек, и дела его, но рамки религиозных учений становятся все более жесткими, тесными, несут конформизм и угнетение. Почему же затмился ясный путь божественных заповедей? Это значит, каноны живут, символика владеет умами, даже если начальный смысл забылся, а потому нельзя и мечтать достичь суммы всех известных нам верований.
— Могли бы ваши фримены предоставить мне доказательства того, что сардаукары орудовали в мундирах барона?