— Мой отец никогда не был его союзником, — сказала девочка, — он мертв, а этот старый боров Харконнен никогда не видел меня.
Холлек выключил собственный щит и согнулся, выставив снизу кинжал в левой руке, высоко подняв вверх правую с рапирой.
Унесенные ветром листья осыпались к подножию утеса, где их еще собирала стойбищенская ребятня, но шаги идущих, кроме изредка оступавшихся Пола и Джессики, никто из детей не отличил бы от естественных звуков ночи.
— Горечь, я понимаю, — согласился герцог, — но давайте не взывать более к справедливости, пока у нас еще есть руки и воля их использовать. У кого еще скопилась горечь? Если она есть, дайте ей волю сейчас, на совете друзей, где каждый может высказать, что у него на сердце.
«Он понял, что я знаю об их предательском замысле», — подумал Пол.
— Знаю я… знаю, — глубоко вздохнул Холлек.