В полдень, когда светлее всего, расположился на дороге, чтобы снять швы. Ножницами из аптечки разрезал нитки, отложил ножницы и снял зажим. Следующий шаг — вытащить нитки, прижимая кожу в нужном месте большим пальцем. Мальчик сидел рядом, наблюдал. Зажимом прихватывал кончики ниток, вытягивал одну за другой. Крохотные бусинки крови. Закончив, спрятал зажим и наложил повязку на шов, встал и надел штаны, и отдал мальчику аптечку, чтобы тот положил ее на место.
Они скинули рюкзаки, и оставили их на веранде, и, раскидывая мусор ногами, вошли в дом через кухонную дверь. Мальчик не отпускал его руку. Внутри ничего не изменилось. Пустые комнаты. В небольшой комнате рядом со столовой — голая панцирная сетка, складной металлический стол. Все та же чугунная решетка небольшого камина. Исчезли сосновые панели со стен, остались только рейки. Он продолжал осматривать комнату. В деревянной каминной полке нащупал большим пальцем дырочки от гвоздиков, на которых сорок лет назад висели чулки с подарками. «Когда я был маленьким, мы в этой комнате праздновали Рождество». Повернулся и посмотрел в окно на безжизненный двор. Заросли мертвой сирени. Остатки «живой» изгороди. «Холодными зимними вечерами, когда из-за бури гасло электричество, сидели с сестрами здесь, перед огнем, и делали домашние задания». Мальчик наблюдал за ним. Смотрел, как невидимые тени из прошлого обступают отца.
Снял куртку, бросил ее на тележку, залез на бампер, потом на капот и через лобовое стекло перемахнул на крышу кабины. Выпрямился, повернулся и посмотрел на реку внизу. Под ногами — скользкий мокрый металл. Посмотрел на сына. На его встревоженное лицо. Повернулся, схватился руками за верх фуры, подтянулся. Еще раз, еще. Иначе не взобраться. Спасибо хоть не толстый. Закинул ногу на ребро крыши, повисел так, отдыхая, потом сделал последний рывок и перекатился на крышу.
Мальчик ничего не сказал. Так и сидел, опустив голову, плакал.
— Полиэтилен. Дождь стучит по полиэтилену.