Я устрашился, что мог в такой пыли сбиться со счета и пропустить мимо больше, а это последний, поспешно прыгнул. Всадник охнул под моим весом, я ударил по голове и, усевшись на круп, сбросил на землю. Из пыли вынырнул еще один, который двенадцатый, я увидел широко распахнутые глаза и открывающийся для вопля рот…
— Так удобнее, — объяснила она невинно, в глаза мне смотрела честными-пречестными глазами. — А то шип еще обломится…
За спиной разочарованно квакнуло. Я быстро повернулся, в воде широкие круги с высокими валиками. Лягушек такого размера не бывает, а те, что бывают, уже называются не совсем лягушками.
Она проследила за волшебной едой уже намного спокойнее, чем в прошлый раз, а пока я тужился и создавал миску с кофе, мне хотя бы тазик, она взялась освобождать сыр от пленок.
Земля быстро приближалась, всадники заметили мелькнувшую по земле крылатую тень, задрали головы. Я сделал полукруг и, растопырив лапы, тяжело сел далеко впереди на вершину самого высокого бархана из золотого песка, загораживая им путь.
Острая боль то и дело скручивает мышцы. Что стряслось с моей регенерацией или раны несовместимы… или почти несовместимы с жизнью? Я упал в выемку и заполз под нависшую над нею корягу, как и положено рептилии или гаду подколодному, затаил дыхание.