Печка остыла, в домике стало холодно. Я выбралась наружу (приближался рассвет) и побрела на разведку.
Я наполовину обрадовалась, наполовину струсила. Прихватила на всякий случай посох — вдруг опять возьмут в разведку?
Он изо всех сил старался говорить равнодушно, но на последнем слове голос его выдал. Мой учитель очень хотел, чтобы я ушла восвояси и унесла с собой его хлопоты.
Оберон отнял руку. Я открыла глаза: вокруг было светло. То есть не совсем светло, конечно, а так, будто на освещенной многими фонарями ночной улице. Только теней не было и все вокруг походило на объемную картинку.
И это не так уж плохо, кстати. Дома я только и делаю, что чищу картошку и мою посуду. Все наши разговоры с мамой с этого начинаются: Лена, ты почистила? Убрала?
— Благодарю за службу, — сказал Оберон. — Господа, все свободны, все могут идти «почивать»…