Из широко разверстых ртов, из натруженных глоток лезет с хрипом, со слюной надсадное «ура». Штыки уходят в чучело. Соломенные жгуты кишками вылезают из распоротого мешочного чрева.
– Одну минуточку, – сказал уязвленный папа. – Это не считается. Одну минуточку. Разрешите… Так, так. Кажется, я начинаю соображать. Ага, значит, вы кладете таким образом, а я, следовательно, бью отсюда. Превосходно. Нуте-с, прошу вас.
– Папа, а что это Оська говорит, будто комиссара самоваром лечат.
– Вот так вояка! – кричали гимназисты. – У нас в третьем классе его сын учится. Вон стоит.
Папа быстро одевается и уходит, хлопнув парадной дверью. Обескураженный Степка остается у нас.
– А-а! – воскликнул Оська. – Я знаю, вы кто. Вы лошадиный доктор. От вас пахнет так. Да? Вы коров лечите, и кошек, и собак, и жеребенков – всех. Я знаю… А мою лошадь вы вылечите? У ней в живо-то паровозик. Туда уехал, а оттуда никак не выехи-вает…