И когда я сделал это, я почувствовал, как сила, уверенность, убежденность вернулись ко мне. Украденная у меня магия серебряной молнией устремилась обратно в меня, и это обретение ее кололо меня, жгло изнутри.
– Но делать они могут много чего. Они могут швыряться предметами и двигать мебель. Имеются документальные свидетельства того, как призраки наводили тень на солнце, устраивали небольшие землетрясения, и все такое – но такие случаи более чем редки. И потом, всякий раз это происходит с каким-то умыслом, имеющим отношение к их, призраков, смерти.
А потом, рыча и брызгая слюной, призрак обратил свой совершенно уже безумный взгляд на меня.
– Он не некромант. Максимум, на что он способен – это вызвать духа, чтобы поговорить с ним, да и то с трудом. По большей части ему приходится прибегать к дешевым трюкам, – я умолчал о том, что будь он настоящим некромантом, Белый Совет давно уже прижал бы его к ногтю. Я совершенно не сомневался в том, что к тому, о ком я говорил, наведывался по меньшей мере один из наших церберов и предупреждал его о возможных последствиях слишком жгучего интереса к темным искусствам.
Так повелось с начальных лет Эры Разума, с тех пор, как племя смертных окрепло. И по мне, так оно и правильно. Терпеть не могу всех этих жутиков, вампиров, демонов и прочих кровожадных духов, рыскающих вокруг так, словно мир принадлежит им. И плевать мне на то, что всего несколько столетий назад так и было.
– Не совсем, – признался я. – Но лучше ему не включать в себя поглощение чужих телесных жидкостей. Особенно моих.