Вы заявляете, что не можете взять эти деньги. А я Вам говорю: можете и возьмете. Возьмете, Джонни. Я выследил вас в Форт-Лодердейле и в другом месте тоже выслежу, даже если Вы переберетесь в Непал. Можете называть меня прилипчивой вошью, дело Ваше, а по-моему, я больше похож на Гончего Пса. Поймите, Джонни, у меня и в мыслях нет травить Вас. Помню, как Вы просили меня в тот день не жертвовать сыном. Я едва не пожертвовал. А другие? Восемьдесят один человек погиб, еще тридцать получили тяжелые увечья. Вспоминаю слова Чака – дескать, сообразим что-нибудь, на месте придумаем, – и мое праведное возмущение, возмущение глупца: «На это я не согласен. Исключено». А ведь я мог кое-что сделать. Вот что не дает мне покоя. Я мог дать этому мяснику Каррику три тысячи долларов, он рассчитался бы с официантами и закрыл ресторан на вечер. Это обошлось бы мне в тридцать семь долларов за каждую жизнь. Словом, поверьте, у меня и в мыслях нет травить Вас. Я сам себя так растравил – надолго хватит. Не на один год. Приходится платить за неверие в то, что лежит за пределами наших пяти чувств. И, пожалуйста, не думайте, будто я оплачиваю Ваши больничные счета и посылаю этот чек, чтобы облегчить свою совесть. Деньгами не откупишься от молнии, не откупишься и от ночных кошмаров. Эти деньги – во имя Чака, хотя он ничего о них не знает.