– Давай. – Она слегка улыбнулась. Джонни был из тех, кто почему-то неизменно ставит всех в известность о своих естественных надобностях.
– Снег прямо в глаза, – сказал Баннерман.
Тут пассажир, сидевший через проход, повернулся к ней, и на лице его появилась усталая, болезненная и в то же время довольно приятная улыбка. Глаза у него были воспаленные, словно заплаканные. Она попробовала улыбнуться в ответ, но улыбка получилась вымученная. Этот красный левый глаз и шрам на шее – из-за них в его профиле было что-то зловещее и отталкивающее.
– Вы понимаете, мистер Ричардсон, что подобной чушью вы можете навлечь неприятности на некоторых лиц. Скажем, на лиц, участвующих в предвыборной кампании. Баллотироваться на высокий пост – это все равно что играть в бридж, сечете? Тут нельзя ошибаться. И не дай бог швырнут в тебя комок грязи, грязь – штука липкая, особенно в наши дни. Пока ничего серьезного не случилось. Я рад сообщить вам это, поскольку, случись что-нибудь серьезное, вы бы сейчас не вели со мной дружескую беседу, а пересчитывали остаток зубов.
– Ладно. Тогда отрываюсь. – Но он задержался еще на мгновение, его застенчивую улыбку сменила широкая ухмылка. – Приятно было посмотреть, как вздрючили этого типа.
Жалел себя Джонни или нет, а все-таки он потерял немалую часть жизни. Можно сказать, лучшую часть. Он многое сделал, чтобы снова обрести себя. Разве он не заслужил самого обыкновенного уединения? Разве он не имеет права на то, о чем мечтал несколько минут назад, – на обыкновенную жизнь?