– Что истинного в обвинении герцога Алансонского? Ну, отвечайте, Генрих!
– Пощадите! Пощадите, господин де Коконнас: ведь это мое единственное дитя!
Ла Моль почтительно склонился перед королевой.
– Вот вам ваш мушкет, несите караул по-прежнему. За нами следят. На обратном пути я постараюсь сказать вам два слова, но если я сам не заговорю, не останавливайте меня. Прощайте!
Все, в ком жил охотник, в тревожном ожидании не спускали глаз с кабана. Поодаль стоял доезжачий, напрягшись всем телом, чтобы сдержать двух одетых в панцири молосских догов короля, которые выли и рвались так, что, казалось, вот-вот разорвут свои цепи, – до того не терпелось им броситься на кабана.
– Так-то оно так, но беда в том, что мне меньше, чем когда-либо хочется меняться.