– О, я виноват, я неблагодарен, или, вернее, – как я уже сказал, а вы согласились, – я безумец! Но зачем господин де Муи был у вас сегодня вечером? Почему я его видел сегодня утром у герцога Алансонского? Зачем этот вишневый плащ, это белое перо, это стремление подражать моим манерам? Ах, не вам я не верю, а вашему брату!
– По всей форме... и даже в письменном виде. Но с тех пор... – продолжал Генрих.
– Даже если я предложу вам за ужин золотой нобль с розой, а за все остальное рассчитаюсь завтра?
– Конечно, – продолжала флорентийка, – выдавая вас замуж, мы совершали одно из тех политических деяний, какие диктуются властителям государственными интересами. Но должна признаться, бедное дитя, мы не думали, что отвращение короля Наваррского к вам, молодой, прекрасной, обворожительной женщине, окажется совершенно непреодолимым.
Маргарита сделала королю почтительный реверанс, вернулась к себе в спальню, заперла все двери на задвижки и улеглась в постель.
– Да, но... если речь тут идет не о любви, то наверняка о каком-нибудь заговоре, – сказал Ла Моль.