Вдруг телефон затрясся в руках. Беззвучно; но этого еще хлеще пришлось Илье по заголенным нервам.
Вернулся в архив, послушал перезвон фужеров. Дождался до очереди Бориса Павловича говорить. И, пока тот желал старшему Хазину, чтобы Отечество его своевременно повышало, смотрел на женщину рядом – рыхлую, краснолицую, остриженную, как учительница. Мать Ксении. А Борис Павлович, значит, ее отец. Сидели все почти семьей. Вот и династия.
– Слы, гумза, не драконь меня, а то ща я тебе клоуна сделаю, – задыхаясь от мгновенной ненависти, безголосо прошипел ему Илья.
Илья написал ему: «Я на внедрении, не могу разговаривать».
Дворами-дворами, задворками, проулками. По пути вывернул мешок наизнанку, ногой распинал его внутренности по вылизанной улице. Мусор, гниль, беда.
Вот еще теперь – Ксения. Голова кругом на этой карусели. Как Хазин сам не закружится?