Буркнул что-то паспортистке, та послушно напроставляла печатей, сунула Илье новую, хрустящую бордовую книжечку: подпишитесь-ка.
– Ладно, это… Я об этом и заходил… Я пойду тогда.
Илья повесил трубку сам. Что-то услышал в Вере такое, от чего больше не смог требовать с нее любви. В ушах звенело. От ее «прости» ему не полегчало. А стало так: будто наркоз прошел. Прошел наркоз, а вместо руки – культя. Кончено. Не схватишься.
«ТЫ НА ОТЦА РУКУ ПОДНИМАЕШЬ! НА СЕМЬЮ! ЕСТЬ СВОИ ЛЮДИ И ЕСТЬ ЧУЖИЕ! ДЛЯ ТЕБЯ НЕТУ ЧТО ЛИ РАЗНИЦЫ!»
Надо было только вернуться туда, на Трехгорку, на задворки, к выпотрошенному подъезду. Надо было просто открыть люк, просто слазать к Пете под землю, просто забрать у него из кармана пакетик с порошком. И продать его другу Гоше, которого Петя сделал наркоманом, клоуном и ничтожеством.
Интересно стало представить себе свою жизнь не с Верой, а с такой, как Нина: вечный драйв? Приключение? Как бы все сложилось? Начал представлять.