И оба мы замерли, когда из черных глубин памяти латной перчатки донеслись два глухих, еле слышных голоса, ведущих разговор без начала и конца…
О Творец, Творец… за что ты проклял Кабир?!
Эмир Дауд хотел оборвать это безобразие, но не смог — он любил обоих, и шута, и мальчишку — и те знали это, нередко пользуясь правами, что давала им любовь сурового эмира.
— Восемь, — неуверенно заявил ан-Танья. — И Коблан с Тохтаром.
Я вспомнил прошлый турнир. Зелень поля, на котором велось одновременно до двух дюжин Бесед, упоение праздником и разрезаемый пополам ветер, подбадривающие возгласы с трибун и солнечные зайчики, уворачивающиеся от Блистающих… и потом, долго — память о турнире, споры о турнире, нетерпеливое ожидание следующего турнира…
В подготовке нашего лагеря к обороне мы не участвовали. И правильно делали — Но-дачи и Асахиро мигом взяли власть в свои руки (смешно — Но-дачи — и «в свои руки»…), и весьма скоро каждый нашел свое место и знал, что ему делать в случае…