— Мне очень жаль, — наконец сказал он, — что вам пришлось это перенести. Заверяю вас в моей преданности. Мой дом и моя жизнь в вашем распоряжении.
— Вооон! — заорал генерал, вставая из-за стола.
Я распарю твое тело так, что ты перестанешь чувствовать себя, а кожа твоя станет светящейся, как шелк. Окуну в прохладную купель, и ты будто заново родишься. Бережно оботру тебя, сердце мое, собирая капельки воды с твоего тела, расчешу гребнем и одену в белую чистую сорочку с вышитыми божественными колесами. А затем возьму тебя, теплую и разомлевшую, на руки и отнесу сюда, на наше супружеское ложе. Здесь ты будешь отдыхать и ждать меня, не признося ни звука, пока я буду омываться сам и творить брачную молитву, чтобы Боги даровали нам здоровых детей и долгую любовь. А потом я поднимусь к тебе и сделаю тебя своей женой…
— Извините, подполковник, но я не верю вам, — сухо ответила Ангелина. — Наш опыт не располагает к доверию. Встаньте, будьте добры.
— Поверь мне, — с едва уловимой горечью сказал Тандаджи, — Стрелковский был лучше. Ему просто не повезло.
Он взял ее там же, у двери, так и не сняв с нее одежду, глядя в глаза и не позволяя отвести взгляд, заполнив собой все пространство вокруг нее и внутри нее. Он был безжалостным ураганом, сметающим ее волю и поднимающим ее в небо, бушующей грозой, пронзающей ее тело, и теплым летним ветром, успокаивающим и ласкающим после последних судорог и всхлипов. И в любви, как и в бою, он тоже был воином, неутомимым и веселым, в чем она убедилась, когда после первой яростной битвы они переместились-таки в постель.