Я снял повязку с глаз и повернулся в сторону говорящего.
— Я тогда пойду, — обратился я к Рону, — а ты меня подожди на стоянке.
За один проход у меня это сделать не получилось, пришлось ещё два раза нагревать металл, чтобы закончить всё необходимое. Когда я клещами выносил готовую подкову, чтобы положить её на камни для остывания, то едва держался на ногах: руки и ноги дрожали от непривычной работы, пот заливал мне лицо, а ладони грозили вскоре покрыться нешуточными мозолями. Но, украдкой глядя на гнома, я был счастлив, и моё самомнение стремительно увеличивалось — во время моей работы выражение лица гнома менялось, как погода. Сначала оно было презрительным, затем стало проступать удивление, потом недоумение, а теперь, когда я выложил подкову для остывания, гном выглядел откровенно ошарашенным. Его высоко поднятые брови и закушенная во рту борода выдавали крайнее изумление.
Нубиец подъехал ближе, и я по его слишком честной физиономии убедился в том, что нубиец как-то причастен к исчезновению портрета.
— Последнее сообщение, — провозгласил я. — Если на вас в следующий раз нападут солдаты, то разрешаю защищаться от них луками и арбалетами. Всю ответственность беру на себя. Главное!!! Если приедет дворянин, до моего приезда ничего не делать! За это будет отвечать лично глава каждой семьи. Всё понятно?
На каждом этаже стояли вооружённые караулы, и в такие моменты я подтягивался к секретарю поближе и даже брал его под руку. Лапиус дёргался, но слушался и молчал. Правда, один раз, во время моего обмена поклонами со встречными дворянами, он попытался было что-то крикнуть караульным, но, вовремя заметив его открывающийся рот, я одним шагом притиснулся к нему и снова кольнул в бок. Больше до самой резиденции казначея он никаких фокусов не выкидывал.