– Эй! – возмущаюсь я и тут же сама начинаю смеяться.
При виде добычи Хейзел улыбается. Поднимает бобра за хвост.
– Только не говорите, где взяли, – просит она, спеша убрать остатки товара.
– Мы обязаны были тебя спасти, Китнисс, потому что ты – пересмешница, – отвечает Плутарх. – Пока ты жива, живо и дело революции.
И мы шагаем по коридору. Пит хочет зайти к себе на пару минут, чтобы смыть боевую раскраску, но я его не отпускаю. Что, если дверь между нами захлопнется до утра, и мне придется всю ночь провести одной? И потом, в моей комнате тоже есть душевая. Нет, я не дам ему разомкнуть наши руки.
Поднимаю пострадавшую руку. В лицо брызжет кровь, и мир снова опасно кренится в сторону. Закрываю глаза, прислоняюсь к дереву, выжидаю, пока не утихнет качка. Делаю пару шагов по направлению к соседнему дереву, отрываю мох и, уже не разглядывая след от ножа, плотно бинтую предплечье. Так уже лучше. По крайней мере, не нужно на это смотреть. Осторожно касаюсь раны на голове. Шишка огромная. Внутри явно что-то повреждено; впрочем, висок не очень сырой и я вряд ли умру от потери крови.