— Не такая уж я и юная, — проворчала я, закрыв дверь.
Мое сердце сжалось от боли. Гвоздик, конечно, та еще сволочь, но думать, что он мертв, было невыносимо. Я вбежала в подъезд, с трудом дождалась лифта, как назло ползущего откуда-то сверху, а потом бесконечно долго поднимающегося на тринадцатый этаж.
Точно с намеком. Одуванчиков, пользуясь тем, что посольский эльф на него не смотрит, оскалился от уха до уха, и даже Урфин позволил себе ухмылку.
— У Гвоздика тоже, — Урфин перешел к остаткам вчерашнего пирога.
Одуванчиков и Вандерштутель молчали как рыбы. Две трусливые рыбы.
— Ух ты! — ответила я с энтузиазмом, которого на самом деле не ощущала.