В одиннадцатом часу он вышел из подъезда и зашагал в сторону Петровских ворот. Ахимас пристроился сзади. По виду его можно было принять за конторщика или приказчика: картуз с потрескавшимся лаковым козырьком, добротный долгополый сюртук, седая козлиная бороденка.
Если так, он – конченый человек. Лишился всего – службы, чести, жизненного смысла. Негодяй Караченцев предал его, послал на верную смерть. Нет, не Караченцев – государство, держава, отчизна.
Он молчал, лихорадочно соображая, что сказать.
Рот графини изогнулся наподобие коромысла, и дальше говорить она не смогла.
– А что, ваше сиятельство, разве государь не пожалует? Все-таки не кто-нибудь умер, сам Соболев.
Но едва прозвучит ответ на вопрос, имеющий для белоглазого такое значение, как немедленно грянет выстрел.