Мотнув крашеными лохмами, та громко хмыкает: из правой ноздри показывается сопля – или это Уве только чудится?
Мол, раз уж стою на морозе в исподнем, так уж, будь любезен, выкладывай все как есть, такое вот его мнение. Мирсад сглатывает. Точно хочет проглотить собственную гордость.
Загорается зеленый. Парване отпускает сцепление. «Сааб», кашлянув, глохнет, разом тухнут все лампочки на приборной доске. Парване судорожно вертит ключ зажигания – в ответ лишь сухой скрежет. Мотор взвывает, кашляет и снова глохнет. Бритоголовые бугаи с татуированными загривками бешено сигналят. Один принимается размахивать руками.
Уве ревниво примечает, как юнец слегка приосанился, произнося это самое «машину». Бумажная трубка на секунду зависает. Потом медленно, но аккуратно хлопает по ладони.
По мнению окружающих, Уве и жена вместе были как ночь и день. Под ночью, понятное дело, подразумевался Уве. Его самого это сравнение не задевало нимало. Зато жена всегда веселилась, услышав такое, и, прыская в кулак, отвечала: мол, если Уве и ночь, то лишь в том смысле, что слишком скуп, чтобы попусту жечь солнце.
А под конец вообще накричал, сказал – ни за что не возьму, только через мой труп.