– Я возьму с чердака ружье твоего отца. Знаю, что тебе это не по душе. Мне тоже, – тихо признаётся он.
Уве слышал, как хором загоготали молодые шакалы. Закрыл глаза, уткнулся лбом в стену, подставил тело под струи теплой воды. Простоял так минут двадцать. Дольше он в жизни своей не мылся.
Уве уже стоял в дверях, собравшись уйти, когда старшая осторожно тронула его за рукав рубашки и показала на рисунок, висящий рядом на стене.
Она впервые видела его в пиджаке. Уве угрюмо кивнул.
– Я хочу задать вам несколько вопросов… – завела было речь она.
Он пешком вернулся на станцию, улегся на лавку в зале ожидания и закемарил. В четверть четвертого снова пешком дошел до портного, подождал, сидя в туалете в одном исподнем, пока портной погладит рубашку и брюки, потом полтора часа ехал с Соней в поезде до ее станции. А потом еще полчаса обратно – на свою станцию. На другой день все повторилось. И на третий. На четвертый станционный кассир растормошил Уве, заявив, что спать на станции не положено, чай, не побродяжка. Уве ответил, что все прекрасно понимает, но тут дело касается женщины. Услыхав это, кассир кивнул и с того дня позволил Уве спать в багажном отделении. Кассиры тоже хоть раз в жизни да влюбляются.