– Ишь, три кроны им отдай! Фигу! – бормочет Уве, упершись взглядом в гравий дорожки.
– Ой, сколько их! – Увалень чешет в затылке.
– Ну как он? – отрывисто кивает на морду, зажатую под мышкой толстяка.
Уве сердито таращится в окно. Пижон совершает пробежку. Но не его ленивая трусца так бесит Уве, нет. Уве все эти променады вообще до лампочки. Только зачем бегать с таким видом, будто дело делаешь? Самодовольно лыбиться, будто, как минимум, лечишь эмфизему? Не то быстро ходит, не то бежит медленно – вот и вся его трусца. И вообще, когда сорокалетний мужик выползает на пробежку, он как бы сообщает всему свету: больше он ни к чему не пригоден. При этом обязательно вырядится, словно двенадцатилетняя румынская гимнастка. Словно на олимпийский марафон, а не на сорокапятиминутную пробежку.
Уве бросает взгляд на кошака – тот уже похрапывает, свернувшись калачиком. Вот бы у кого поучиться – как не мудрствуя лукаво выходить из затруднений. Дока!
Уве с Парване снова синхронно качают головами.