На пути, сверкая всеми аварийными огнями, стоит поезд – пыхтит, сопит, охает, стонет, как толстяк, со всего маху влепившийся в стену. Из вагонов на перрон в растерянности выползают всевозможные личности – вероятно, айтишники и прочий никчемный народ, смекает Уве. Он сует руки в карманы.
– Ты ведь можешь сходить к ней и продать батарею, это же не так уж трудно? – Парване решительно скрестила руки над животом.
– Твою мать! – ревет Уве, глядя, как прицеп одним колесом бороздит его клумбу.
Она снова озирается, поворачивается к спинке, к креплению ремня, словно сцепление спряталось именно там. Уве хватается за голову. Парване тут же вспыхивает, лицо ее – само негодование.
– Итак, Уве? – окликнул молчуна владелец «опеля».
– Ну! – лыбится дежурный за плексигласом.