Проснулся Уве как обычно – за десять минут до обхода. Он вообще не понимал тех, кто, проспав, пеняет на будильник. Будильников он отродясь не держал. Просто просыпался без четверти шесть и вставал.
– Жрать небось хочешь, – выдавливает Уве наконец.
Уве переводит взгляд на валенок. Собачонка рычит на него. Уве смотрит на кошака – тот сидит под домом драный, весь в крови, но с гордо поднятой головой.
– Из социальной службы приходили. Сказали, что заберут его у меня, что поместят в дом престарелых, – вырывается у нее.
Он идет между домами, минует велосипедный сарай, выходит на парковку и вдруг, помимо воли, ловит себя на мысли, что шарит глазами в поисках кошака. Куда он запропастился?
– Да… То есть нет… Не подписать. Написать. Я журналистка, – нарочито выговаривает она каждый слог, налегая на согласные – избитый приемчик журналистов, которые почему-то думают, что если другой человек не понял их с первого раза, то лишь потому, что плохо слышит.