– Ну, в таком случае я могу рассказать журналистке МОИ истории про тебя, Уве, – пригрозила она и повела бровью.
Тут она выдает тираду на полминуты, представляющую собой, как догадывается Уве, подборку изощренных арабских ругательств, которыми столь богат этот язык.
Много народу всякого-разного перебывало в их поселке за без малого сорок лет. Взять хотя бы таунхаус между домами Уве и Руне: попадались там жильцы и молчаливые, и буйные, и странные, и несносные, и совсем-совсем неприметные. Заселилась одна семья с детьми-подростками, так те, бывало, по пьяной лавочке весь забор обоссут. Заселилась другая – понатыкала в саду кустов неположенного сорта. Заселилась третья – и давай, не спросясь, перекрашивать фасад в розовый цвет. В одном Уве и Руне были согласны: ежели и было у жильцов, в разное время населявших соседний дом, что-то общее, так это проблемы с головой.
В нынешнем мире человек устаревает, не успев состариться. Целая страна стоит и рукоплещет тому, что никто больше не умеет работать на совесть. Безудержная овация посредственности.
– Раньше надо было думать, когда путч в товариществе затевали, – отвечает Уве так глухо, что слова вылетают будто сами собой между чередой деликатных покашливаний.
– Не, не получится, – говорит она. Потом добавляет: – У девочек… аллергия.