– «Не согрешив, покаяться нельзя. Мой муж покается. И станет лучше. Гораздо лучше, через грех пройдя», – ответила она Уве в тот вечер, когда, впервые ужиная с ней, он признался, что обманул ее, сказал, что служит в армии.
Говорит, впрочем, без ехидства. Просто информирует. А сам изумляется: ну, баба, ну везде поспевает. Только наклонишься глянуть, что там за отверстие в сугробе, будто кошачий лаз, она уж тут как тут. На собственном дворе покоя нет.
– Они хотят забрать у меня Руне, – вздыхает она.
Уве качает головой. Немного непонятно, по поводу какой именно из сказанных увальнем глупостей.
– Чего это ты меня затыкаешь? – обижается Уве.
Уве по пальцам одной руки мог сосчитать, сколько раз встречался с ее отцом. Тот жил далеко на севере, в лесной глухомани: при взгляде на топографическую карту создавалось впечатление, что старый хрыч нарочно поселился так, чтобы быть подальше от человеческого жилья. Мать Сони умерла при родах. Больше женщин отец в дом не приводил. «Ништо, есть у меня жонка. Да токмо из дому отлучилась», – изредка фыркал он, если кто в его присутствии набирался смелости поднять соответствующий вопрос.