Тома увезли в больницу. Стали допытываться, что с ним стряслось, но Том только прятал глаза и отвечал, что «поскользнулся». И странное дело, у всех присутствовавших при его падении разом отшибло память.
Уве отдергивает занавески в зеленый цветочек (жена давным-давно грозилась их поменять). И видит коренастенькую чернявую смуглянку лет тридцати явно нешведского розлива. Та отчаянно машет водителю, своему погодку, дюжему белобрысому увальню, втиснутому за руль миниатюрной японской машинки, которая в этот самый момент скребет прицепом по стене таунхауса Уве.
И вот наступил понедельник, но у пенсионера Уве больше не было никакой функции.
Первая белая рубашка нетерпеливо постучала ручкой по бумагам. Уве поднял глаза. Рубашка ткнула в низ бумаги: там стояло слово «подпись».
Раз – Парване ныряет в сугроб, два – выныривает обратно, держа на худеньких руках промерзшую кошачью тушку. Вид – будто четыре эскимо вмерзли в облезлый шарф.
Хруст снега под ногами. Свет в окошке. Под дверью кошак. Сидит, Уве дожидается. На кухонном столе листки с каракулями.