Соня же любила Эрнеста безоговорочно, так что Уве научился держать свои резоны при себе. В разговорах он никогда не задевал тех, кого она любила, – уж кому-кому, а ему было прекрасно известно, каково это – полюбиться ей, когда все вокруг только разводят руками в недоумении. А потому они с Эрнестом кое-как притерпелись друг к другу, приноровились ладить между собой (не считая того случая, когда Эрнест цапнул Уве, севшего ему на хвост, мирно покоившийся на табуретке) в те дни, когда Уве бывал в лесной избушке. Ну, или, по крайней мере, старались не мозолить друг другу глаза. Так же общался Уве и с отцом Сони.
– В последний момент выскочил! – радуется другой.
– Там у нас такой дурдом был, – оправдывается Уве. – Полный бардак. Сами не могут с прицепом управиться, а ты помогай. Крюк спокойно не дадут вбить, – защищается он, как будто жена упрекает его в чем-то.
– Да, не нарочно, – отрезал Уве, давая понять, что обсуждение закрыто.
Йимми испуганно кивает. Уве упирается взглядом в землю, грудь под курткой ходит ходуном. Он думает, как бы отреагировала Соня. Кабы ей сказали, что ее лучшая подруга не пришла к ней за помощью, решив, что у Сони у самой «проблем выше крыши». Сердечко ее разорвалось бы в клочья.