– А, арабское курабье? Так? – бормочет он наконец.
Две минуты погодя Уве хватает с прилавка пакет с айпадом, причитая под нос: «Семь тысяч девятьсот девяносто пять крон! За гребаную дощечку без клавиатуры!» и еще что-то про «грабеж и чудаков на букву “м”». И топает к выходу. Йимми же задержался, стоит, слегка призадумавшись, с некоторым любопытством смотрит на полки позади продавца.
Так и в тот день – кто-то понял, почему Уве так повел себя в директорской конторе, а кто-то – не совсем.
Он тихо стоит, вертя обручальное кольцо на пальце. Будто подыскивает, что бы еще рассказать. С великим трудом вымучивает слова – никак не привыкнет задавать тон в беседе. Раньше она брала на себя эту роль. А он лишь отвечал – односложно. Теперь же вон как все повернулось – для них обоих. Напоследок Уве присаживается на корточки, выкапывает старый цветок, посаженный на прошлой неделе, кладет его в пакет. Прежде чем посадить новые цветы, хорошенько рыхлит землю. Промерзшую насквозь.
– Старый хрен! Каз-зёл! – кричит ему шкет вдогонку.
«Оспиталь!» – закричал Шоссе, показывая на старушку в машине. Та, похоже, совсем плоха. А Шоссе знай тычет то в ее сторону, то на дымящийся капот и все причитает: «Оспиталь! Оспиталь!» Уве с важным видом глядит на эту свистопляску, после чего делает вывод, что, вероятно, «оспиталь» – марка вот этой дымящейся развалюхи.