Карта с хрустом упала на землю, но крохотный шприц он удержал.
Из глубины салона Бура окликнул знакомый голос. На заднем колесе устроился Трубач — худой как щепка пожилой снайпер, раньше приписанный к шатовской роте, а с осени переведённый в подчинение командования бригады. Говорили, что во время переворота у него в столице погибла то ли дочь, то ли жена. Говорили, что у него на прикладе не осталось места для зарубок. Много чего говорили. На самом деле, конечно, никто не знал ничего — замкнутый в себе Трубач обитал особняком и на постое в случайном жилье, и даже в тесной блиндажно-траншейной жизни.
Они осторожно обошли огромную воронку, оставленную «Градом», вокруг которой веером разлетелись следы от осколков. Из дыры в земле всё ещё торчала покорёженная болванка, похожая на шкурку от железного банана. По левую сторону от них теперь тянулись поля — чёрные, разлинеенные инеем и вспаханные снарядами, а вдалеке за ними виднелась и вышка аэропорта. Хотя узнать в ней сейчас вышку уже бы никто не смог.
— Куда ж ещё? Покажи ему то место, где он будет жить.
— А, может, я с вами поеду? Что-то вы неважно выглядите, товарищ доцент.