— Эй! А ну, отставить панику! — Я толкнул её в плечо кулаком. — Ты — самый ох**нный психолог в мире! Какой-то другой психолог приехал бы меня спасать среди ночи с мегафоном и фонарём?
Мы сидели всё там же, на деревянной скамеечке, кем-то заботливо вкопанной метрах в десяти от обрыва. В десятом классе скамеечка будет серой, сейчас она ещё радовала глаз свежей желтизной.
И, махнув рукой, он зашёл в подъезд Катиного дома.
— А тут, в соседнем подъезде, чердак не запирают, — задумчиво сказала Катя.
Я лежал на спине и плакал в небо, как Болконский под Аустерлицем. Меня трясло. Я ничего не слышал из-за звона и грохота в ушах, ничего не видел, только отмечал какие-то смутные силуэты вокруг. И одна только мысль колотилась в мозгу: «Вот и всё! Вот и всё. Вот и всё…»
Катя смутилась, и у неё одновременно заурчало в животе. От этого она смутилась ещё больше.