Вдруг она села. Резко, обрывая все иллюзорные ниточки. Включила настольную лампу, стоявшую на полу, и, щурясь от света, посмотрела на меня. Прекрасная обнажённая девушка, прижимающая к груди одеяло. Я лежал и смотрел на неё, зачарованный.
Ничего тут особенного не было. Просто обрыв, а далеко внизу, метрах в тридцати, наверное, бликует, переливается вода. Дальше, если посмотреть прямо, можно увидеть какую-то станцию на реке, ярко освещённую фонарями. Всё было, как я запомнил. Фонари горели разные: уютно-жёлтые, волнующе-красные и холодно-синие. Узнать бы, для чего там такая иллюминация.
— Хватит! — Аня стукнула кулаком по столу. Потом разжала кулак и вернула ладонь на прежнее место — на свою многострадальную голову. Так она и сидела, обхватив голову обеими руками, демонстрируя полнейшее отчаяние.
Я изо всех сил пытался говорить, как говорил бы двенадцатилетний подросток, но у меня нихренашеньки не получалось. Не получалось жевать сопли и отделываться общими фразами. Меня спросили — я отвечаю: чётко и по делу. А звучит это так механически и неискренне, что аж у самого скулы сводит.
Да, отлично! Воняет — от них. Давай на этой мысли и остановимся. Прекрасная мысль! А то, что меня слегка штормит — так это от истощения. Позавтракать-то не успел. И Аня не накормила. Вот в чём разница между будущей женой и просто хорошей девушкой, которую тебе хочется: жена — кормит.
— Ой-ой, что за слова-то такие? — Зоя Павловна, по тону поняв, что я далёк от депрессии, тоже перешла на более светские интонации. — И чего это тебе вздумалось в окошко-то сигать?