— Не помнит ничего! — развел руками староста. — По-началу совсем плохой был. Две седмицы на лавке пролежал, только воду пил. Потом вроде оклемался, но даже слова сказать не мог, только мямлил что-то невнятно. Потом говорить научился, но время тогда тяжелое было. едва концы с концами сводили, в семью его никто не взял, а потом он уже и сам не пошел.