Леха отмахнулся. «Избушка» набирала скорость. Бежала она по дороге, развернув башню назад, туда, где шел интенсивный ночной бой. Там колошматили из всего, что люди могут принести на себе и привезти на пикапах. Тепловизионная картинка никуда не годилась: противники щедро пускали ложные цели. Вдобавок они вовсю слепили друг другу приборы ночного видения, и «Избушке» это счастье прилетало тоже. БИУС пыталась в меру своего разумения домыслить и дорисовать картину боя, но всё равно на мониторах красовалась форменная головоломка.
Это было нелегко. Тёмкин вдруг заговорил до того приторно-ласково, что впору сразу повеситься. Наверное, таким тоном в Древнем Риме советовали выпить яду.
Леха присел на корточки рядом с креслом, держась за подлокотник, и уставился на Рамону во все глаза.
– Лучше ты, – сказал Леха. – Ты более важный член команды.
Он подался вперед, неловко обнял Рамону и припал губами к ее губам так жадно, будто хотел напиться, и так нежно, словно боялся испугать. Всё вокруг исчезло – машина, Африка, планета Земля, – осталось только ослепительно яркое, почти болезненное счастье прикосновения к женщине, созданной для него. К девушке чистой и светлой, потому что помыслы ее таковы. К девственнице, у которой никого не было, потому что ее никогда не любили…